Сергей Татаринов: Рубль в дыму отечества, цикл 9

Война, холера и чума – три тяжких бремени России.

«Я помню, как возили турецкое золото на Монетный двор», – отметила в своем дневнике фрейлина императорского двора, муза русских поэтов А.О. Смирнова-Россет. (А.О. Смирнова-Россет. Дневник. Воспоминания.) Наверное, многие жители столицы в конце десятилетия 1820-х гг. могли сказать это и о себе, будучи свидетелями триумфа русского оружия. Тогда Оттоманская Порта, низвергнутая с заоблачных высот в результате войны, которой, как подчеркивается в царском манифесте, «отвратить при всем Нашем желании и умеренности Мы не могли», эта огромная Поднебесная империя платила России военную контрибуцию согласно Адрианопольскому трактату «О прекращении войны и вечном мире…» от 2 сентября 1829 г. (ПСЗ.) Всем возможным выгодам убедительной военной победы Санкт-Петербург предпочитал деньги. Российской империи не были нужны ни новые территории, ни новые подданные. Только деньги. «Золото, а не сражения являются пищей войны», – писал по этому поводу известный французский политик середины XIX в. Леон Фоше.

Однако это было трудно объяснить простому народу, который жаждал не только побед, но и конкретных результатов для державы. И он на это имел право, поскольку нес основную тяжесть войны. Вот и приходилось сочинять в императорском манифесте подобные пассажи, вроде: «Но и принужденная употребить силу для защиты прав своих, Россия, вопреки разглашениям Порты, не имеет ненависти к сей Державе, не умышляет ея разрушения». (ПСЗ.) И все же победа есть победа, а контрибуция неоспоримое ее доказательство.

Но что стояло за этим приятным русскому самолюбию свидетельством величия собственной державы? Так ли была могуча Россия, как твердили тогда со всех сторон Николаю I придворные льстецы? Ведь не зря говорили: «Лжет, как реляция!» (Н.И. Греч. Записки о моей жизни.)

В действительности дела складывались далеко не блестяще. «Разница между реальными армиями в России и теми, что существуют только на бумаге, была нам хорошо известна», – писал видный военный теоретик, участник наполеоновских войн фельдмаршал Карл фон Муффлинг (Karl von Muffling, 1775–1851), с 1821 г. начальник генерального штаба прусской армии. А он, этот автор популярных мемуаров и известный военный писатель, действительно знал подлинное положение вещей, поскольку в бытность его в 1829 г. чрезвычайным посланником в Константинополе был причастен к российско-турецким переговорам. (F. K. Muffeling. Passeges from my life; Together with Memoirs of the Campaign of 1813 and 1814.)

Никто, откровенно говоря, не понимал цели этой войны на Балканах, особенно те, кто пребывал на театре боевых операций. «Одно только меня смущает, – писал из действующей армии дипломатический агент Ф.П. Фонтон, – а именно, что я кого не спроси, никто мне не может настоящую цель объяснить[,] ни политическую[,] ни военную. Это секрет до сих пор: но боюсь, чтобы не осталось вечным секретом… Мы точно отказались от завоеваний. Это по моему с нашей стороны ошибка. Это поощряет Султана продолжать сопротивление до крайности, нас же поставляет в необходимость вести дольшую и со всякою минутою бесполезнейшую войну». (Ф.П. Фонтон. Воспоминания. Юмористические, политические и военные письма из Главной квартиры Дунайской армии в 1828 и 1829 годах. Т. 1. Поход предбалканский.)

Поскольку имя этого человека еще не раз встретится в нашем исследовании, полагаю необходимым посвятить ему несколько строк.

Феликс Петрович Фонтон (1801 – умер после 1862) – выходец из семьи дипломата. Во время кампании в Турции в 1828–1829 гг. состоял при главной квартире действующей армии. С 1842 г. был назначен советником российской дипмиссии в Берлине, а с 1846 г. – в Вене. Затем был послом в ряде германских государств до увольнения по болезни в 1860 г.